«Ты разве мужик, раз позволил?»
Во время мобилизации Дагестан вышел на антивоенные протесты. «Истории и факты» поговорили с их участниками
В сентябре 2022 года жители Дагестана массово выходили на улицу, протестуя против мобилизации. Все началось 22-го числа с митингов в Бабаюрте. К 25 сентября протест подхватила и столица республики Махачкала. Эта борьба могла бы стать примером для других регионов России. Однако силовики задавили протест. Запланированный на 30 сентября 2022 года митинг в центре Махачкалы так и не начался.
«Первый день митинга [в Махачкале] был преимущественно женский. На второй подтянулись мужчины, — рассказывает адвокат "ОВД-Инфо" Нателла Агаева. — Мне кажется, все попавшие в новости беспорядки начались с того, что мужчины пробовали заступаться за женщин. Полицейские вырывали из рук телефоны и применяли физическое насилие — это всё-таки достаточно шокирующее поведение для нашего менталитета. Таким образом в полиции оказалось много молодых людей, которые ничего не знали про митинг, — подбежали на женский крик».
Яркий пример такого задержания — Иса Абдулаев. Он прогуливался со своим дедушкой у кукольного театра и подбежал понять, почему кричит женщина, попытался её защитить. Абдулаева привлекли к ответственности по ч. 1 ст. 318 УК РФ — применение неопасного для жизни насилия в отношении представителя власти. Суд оштрафовал его на 50 тысяч рублей.
«Полиция долго не получала никаких разнарядок, что делать, — считает Агаева. — Мне кажется, они просто не привыкли, что у людей есть свое мнение, и от растерянности и испуга стали вести себя агрессивно. Такие их действия стали попадать на камеру и начались задержания.
Уже 26 сентября задержали больше десяти человек по уголовным делам. Задержанные по уголовным статьям озвучивали жалобы на пытки током и привязывание за руки. От задержанных по административным статьям было много жалоб на специальные комнаты для избиений. Очевидно, что в любом ОВД есть комнаты пыток, но в этот раз их использовали, конечно, очень активно. Вроде это и не логично со стороны силовиков — бить людей, которые через пару дней выйдут с явными следами насилия. Но опять же все были слишком растеряны, чтобы думать о последствиях и разбираться в законных методах.
Немало людей после митинга отделались маленьким административным наказанием, а в итоге до сих пор сталкиваются с преследованием со стороны полиции — слежка и угрозы», — говорит адвокат.
Агаева считает, что сейчас полиции будет важно найти крайних и нейтрализовать их на случай второй волны протестов. Она советует тем, кто уже попал в поле зрения силовиков, соблюдать нескольких базовых правил: обязательно быть на связи с юристом, изучить свои права и актуальную версию Уголовного кодекса, ежедневно удалять потенциально опасную информацию с телефона.
«Преследуемым сейчас ещё тяжело от того, что многие люди просто их ненавидят. — говорит Агаева. — В Дагестане огромное количество людей числились на контрактной службе. Из-за отсутствия другой работы у них не было выбора идти или не идти на войну, сейчас в сёла возвращаются их тела. И люди говорят: "Как вы можете протестовать? Там наши люди гибнут"».
«Истории и факты» встретились с участниками протестов в Махачкале спустя год, чтобы узнать, почему они вышли на митинг, с чем столкнулись после акции и готовы ли вновь выходить на улицы.
Имена героев изменены в целях их безопасности
«Мы — Россия. Это очень больно»
Последние несколько лет Малика живёт в Махачкале. 25 сентября 2022 года она вышла на митинг в центре города, когда из ее родного горного села стали забирать мужчин даже с хроническими заболеваниями. В семье Малики к мобилизации отнеслись по-разному: мама просилась на фронт поваром, а братья, спасаясь от призыва, разъехались по разным городам республики.
Мужу Ильдару выходить на митинг Малика запретила. Сама же она надела медицинскую маску, взяла перцовый баллончик от собак и пошла в центр города с плакатом: «Я просто депутат. Мне дали бумажку. А ваших сыновей мы заберём».
На акцию протеста в центре Махачкалы около Кукольного театра собрались, в основном, женщины. Они скандировали: «Нет войне!», «Нет мобилизации» и «Наши дети — не удобрение!». Когда начались задержания, Малика снимала их на телефон.
«Я увидела, как пришедших мальчиков выхватывают, бьют и ведут в автозаки сотрудники полиции, которые должны отвечать за нашу безопасность. И поняла, что моё дело ― помогать мальчикам отбиваться. Отталкивала полицейских — мальчики убегали. Я вместе с ними убегала, а потом возвращалась. Конкретно двадцати мальчикам и трём девочкам я точно помогла убежать», ― вспоминает Малика.
В какой-то момент силовики начали задерживать всех, кто снимал происходящее на телефоны. Малика отнесла свою сумку с сотовым в табачную лавку и скинула мужу координаты. Когда она вышла на улицу, силовики уже начали распылять на протестующих слезоточивый газ. «Ко мне подбегает мужчина в форме, бьёт берцами по бедру. А у меня болевой порог очень высокий: всё детство меня били дома, так что я смогла удержать равновесие и не закричать. Я была уверена, что камеры выключены, и сама ударила его ногой по коленям. И тут митингующие ребята уже подбежали к этому полицейскому. Я им крикнула: "Бейте и бегите!" На этих словах меня и задержали», — рассказывает Малика.
По словам Малики, покрытых девушек полицейские называли отступницами, б или по лицу, пытались срывать платки: «С девушки сорвали никаб, избивали её, она кричала, в соседней комнате её брат попытался вскрыть вены — и его тоже начали избивать. Другому парню сломали ноги, [хотя] он попал на митинг случайно — возвращался с соревнований по борьбе через площадь. Над ним подтрунивали: мог бы заниматься спортом, а теперь валяешься со сломанными ногами», — вспоминает Малика.
Судья дал девушке трое суток спецприемника. С соседками по камере они договорились написать заявление за избиения в РОВД. После освобождения и вызовов в следственный комитет, соседки передумали подавать жалобу, а делать это в одиночку Малика не стала.
В декабре девушке стал звонить сотрудник уголовного розыска и приглашать в СК «уладить что-то с бумагами, переписать протокол». Он представлялся Абдулмумином, но в сервисах проверки номеров пробивался как Руслан. На встрече Малика узнала в нём человека, которого видела в РОВД 25 сентября, тогда он был в штатском.
Руслан взял с Малики обещание больше не участвовать в митингах. Через несколько дней полицейские стали вызывать девушку в РОВД на новый разговор. Малика отказалась, и они пришли к ней сами — среди них был уже знакомый ей Руслан. В дом они ворвались в обуви — Малику, выросшую в традиционной семье, это особенно покоробило.
«Мой муж говорил: "Вы не имеете права заходить без приглашения, выходите". Они стали мужа провоцировать: "Ты разве мужик, раз позволил пойти [жене на акцию]? В тебе разве что-то мужское есть?"», — вспоминает Малика.
Позже, когда Ильдар шёл на работу, за ним последовала полицейская машина. «А ты скажи всё-таки без протокола, кто её отправил? Кто ей заплатил?» — спросил высунувшийся из окна автомобиля полицейский. «А может, это я её отправил защищать Дагестан от мобилизации? Вы про такой вариант не думали?» ― не выдержал Ильдар. Силовики уехали.
Малика, как и многие из протестовавших в Дагестане осенью 2022 года, попали в списки потенциальных правонарушителей. Теперь им приходится регулярно общаться с полицией, они постоянно опасаются провокаций.
«Если в ближайшее время начнется вторая волна мобилизации, я пойду на улицу снова. Потому что Махачкала ― теперь мой город, моё место силы. Я хочу сделать всё возможное, чтобы защитить его от мобилизации, чтобы сохранить мир для своих будущих детей. Страна агрессор ― Россия. Значит, мы, с этой стороны, обязаны остановить мобилизацию, — говорит Малика. — Раньше все говорили: ты не в России, это Дагестан. А теперь, когда речь заходит о войне, все подчеркивают: мы ― Россия. Это очень больно».
«Я увидел двести человек, которые не знали, что делать»
Журналист и правозащитник Идрис Юсупов стоит в одиночном пикете в поддержку журналиста издания «Черновик» Абдулмумина Гаджиева (уже после нашего разговора с Юсуповым Гаджиева приговорили к 17 годам колонии строгого режима якобы за финансирование терроризма, а фактически — за статьи в оппозиционной газете). Так Юсупов проводил практически каждый понедельник с часу до двух дня уже три года. 26 сентября 2022 года тоже был понедельник, так что на митинг к Дому правительства Идрис пошел прямо с пикета.
«Пошел туда как журналист. С одной стороны, я не ожидал такого количества людей, думал, как обычно, соберется мало народу. С другой — если бы у митинга действительно была какая-то организация, собралась бы большая часть Махачкалы», — вспоминает Юсупов.
Когда митинг стал стихать, Идрис зашёл в мечеть сделать намаз, а когда вышел через пять минут, увидел, что полицейские задерживают всех без разбора. Журналиста тоже задержали. В Советском РОВД без еды и воды его удерживали около 18 часов.
- Юлия Вишневецкая, корреспондентка «Радио Свобода» и «Русский репортёр», была задержана 26 сентября. Ночью ее и других участников протестов удерживали в отделении полиции. Затем Советский райсуд Махачкалы арестовал её на пять суток по обвинению в участии в «несанкционированном публичном мероприятии, повлекшем помехи функционированию объектов жизнеобеспечения, транспортной или социальной инфраструктуры» (ч. 6.1 ст. 20.2 КоАП).
- Сергей Айнбиндер, главред RusNews, также был задержан 26 сентября. Его отпустили после 17 часов в отделении. Он заявлял, что полицейские его избили и отобрали технику.
- Владимир Севриновский работал в Махачкале по заданию «Медузы». Его задержали 30 сентября, а позже арестовали на пять суток за «мелкое хулиганство» (ч. 2 ст. 20.1 КоАП)
Все они попытались привлечь к уголовной ответственности полицейских, которые их задерживали и содержали с нарушением закона: журналистов и других задержанных оставляли в РОВД на ночь, им приходилось спать на асфальте, также им не давали еду и воду. Советский райсуд Махачкалы в удовлетворении иска отказал.
Идрис Юсупов в декабре 2022 года тоже пытался судиться с управлением МВД России по Махачкале и начальником отдела полиции по Советскому району.
Представитель ответчика в суде Самера Давыдова утверждала, что 26 сентября Юсупова не задерживали, в отдел не доставляли и не удерживали. При этом, по словам начальника отдела полиции по Советскому району Бадрутдина Юсупова, журналист находился в отделе добровольно.
Итоговое заседание и вовсе прошло без Юсупова и его адвоката: слушание должно было начаться в 17:00, но уже в 17:02 секретарь суда заявила, что судья Зумруд Токаева удалилась в совещательную комнату. В удовлетворении иска Идрису Юсупову отказали.
В отделении Юсупов оставлял задержанным свои контакты, объясняя, что к нему можно обратиться за правозащитной помощью. До сих пор никто не вышел с ним на связь.
«Я боюсь, люди уже ни к кому не идут. Большинство тех, кто вышел на этот митинг, не имели никакого опыта в правозащите и активизме. Я увидел двести человек (по данным «Кавказ.Реалии», на акции 25 сентября силовики Махачкалы задержали около 120 человек, 26 сентября — порядка 100, из них как минимум 28 — несовершеннолетние. — Прим. ред.), которые не знали, что делать. Жители Дагестана, не одобряющие мобилизацию, вернулись из спецприёмника. И к ним домой ходят полицейские, соседи переговариваются, их ставят на экстремистский учёт (сам Юсупов узнал, что его внесли в список экстремистов в 2014 году, когда ехал из Махачкалы в Москву в академию журналистики "Коммерсанта" и его автобус остановили на досмотр. — Прим.ред.), начинают вызывать в полицию. Люди впервые со всем этим сталкиваются и теряют протестный запал», — говорит Юсупов.
«Сначала тебя бьют в семье, и ты молчишь, чтобы не позорить дом, потом тебя бьют в полиции, и ты молчишь, чтобы не опозорить себя»
«Я практически всё время провожу за учебой, ни о какой активистской тусовке в Махачкале я даже не знаю. Но пошла на митинг, потому что читаю новости и делаю свои выводы», ― объясняет студентка медвуза Самира.
В 2020 году она приезжала в Москву на митинг Навального — в Дагестане он был тоже, но: «Сколько здесь мог длиться такой митинг, пару минут?» Протесты против мобилизации, по ее словам, стали первыми в Махачкале, куда вышли все: и и религиозные, и светские люди.
«В одной мечети Махачкалы будущих мобилизованных называли шахидами (шахид — мусульманин-мученик, погибающий за веру. — Прим.ред.) ― сулили рай им и их семьям. Было очень тяжело наблюдать. Так что я выходила за свою страну, даже скорее за республику: мечтаю, чтобы Дагестан не замарался ещё больше об эту войну», — говорит Самира.
25 сентября 2022 года Самиру задержали, когда после митинга она остановилась у кофейного автомата: пока ждала кофе, рядом начали задерживать другую девушку, Сам ира попробовала заступиться — и оказалась в РОВД. О задержании студентка успела написать маме, но попросила ничего не говорить отцу ― опасалась, что тот может сделать хуже, хотя он влиятельный человек в республике (её семье принадлежит несколько производств).
«Мне кажется, они все равно пробили [кто мой отец], потому что ко мне в итоге относились очень лояльно, ― делится Самира. ― Ну, ещё, конечно, то, что мой телефон оказался у них в руках, заставило меня включить всю свою харизму, всю покорность, чтобы никому не пришло в голову его исследовать». Перед митингом Самира вступила в несколько чатов, где обсуждались идеи и планы на протест.
Самира оказалась одной из немногих, кого сотрудники полиции не тронули и пальцем. Когда она сказала, что у нее инсулинозависимый диабет и попросила препараты, силовики пошутили про наркотики, но банку мёда и конфеты, чтобы не довести до гипогликемической комы из-за падения сахара в крови, всё-таки принесли.
Однако Самире пришлось наблюдать, как избивают других. «На четвертом этаже была комната, из которой все возвращались синие. У многих спрашивали национальность: если не аварец или даргинец, били намного жёстче. На двадцатилетнем парне с Азербайджана не оставили ни одного живого места», — вспоминает Самира.
Били и женщин: «У нас нет проблемы в том, чтобы бить женщин, если они "заслуживают". Сначала тебя бьют в семье, и ты молчишь, чтобы не позорить свой дом, потом тебя бьют в полиции, и ты молчишь, чтобы не опозорить себя, — говорит девушка. — Я думаю, в Дагестане нам вообще легче переживать аресты: у каждой в детстве есть насилие хотя бы в какой-то форме. Так что в полиции большинству было не слишком сложно контролировать ситуацию».
Всех новых знакомых Самиры по РОВД поставили на местный профилактический учёт. Некоторые уехали из России.
«Кажется, только мне никто так и не позвонил, возможно, потому что я дала свой номер с ошибками, — пожимает плечами Самира. — Я очень люблю Дагестан. Я хочу здесь строить карьеру, создавать семью, это моё место. Здесь мы никогда не называли себя россиянами, мы же говорили: поеду в Россию, когда выбирались, например, в Москву. А сейчас отовсюду слышно: "Мы идем спасать свою страну" — хотя к нам никто и не приходил. В Коране нет ни слова про то, что нужно защищать иноверцев. Но, если ты идёшь на войну, то детям дадут место в институте. Это очень много значит: в обычное время образование коррумпировано. Люди зарятся на такие вещи и идут».
С войны недавно вернулись многие знакомые Самиры. Несколько ее близких погибли — от одного из них не осталось ничего, что семья могла бы похоронить.
«Многие возвращаются как груз 200, значит, нужны будут новые люди и пойдет новая волна мобилизации. Я выйду на митинг ещё раз, потому что мне не всё равно, что будет с республикой. Я не желаю ей ни вымирания, ни участия в военных преступлениях и считаю необходимым это высказать на следующем протесте».
«Надежды быть услышанной у меня больше нет»
Полина — русская, но родилась и живёт в Махачкале. В первые дни войны она купила баллон с краской и писала «Мир» на зданиях своего района. Её задержали на акции 25 сентября, когда девушка фотографировала митингующих. Уже после она узнала, что забирают всех, кто доставал телефон.
«В РОВД мне больше всего запомнился кабинет допросов на четвертом этаже, он же пыточный, — рассказывает Полина. — Когда я давала показания, привели молодого человека. Сначала он поклялся Аллахом, что не был на митинге, а потом столкнулся с сотрудником, который задерживал его на площади. При мне его били только по лицу, а потом подтянулась целая толпа сотрудников, и меня попросили выйти. Со мной обошлись почти без физического насилия: только один раз сильно ударили по плечу, когда я послала ментов на хуй. Ещё я была без бюстгальтера и они обсуждали форму моих сосков, виднеющихся через кофту. Спрашивали, как я отнесусь к анальному сексу».
Светское воспитание, считает Полина, сыграло на допросе против нее: «Минус адекватных родителей в том, что с ними ты просто не можешь научиться нормально врать, сразу путаешься. У девушек из традиционных сельских семей обычно нет этой проблемы. Я же много данных раскрыла про родителей и семью в целом, и только на вопросах про брата сослалась на ссору и болезненные воспоминания — "не смогла вспомнить" даже его имя».
Судья дал Полине двое суток ареста, которые она уже провела в Советском РОВД. Тех, кто вскрывал вены, наказывали строже — давали десять суток, говорит Полина.
О митинге девушка вспоминает с разочарованием: «В первый день были практически одни женщины. Ко второму дню пришли и мужчины. В итоге в Советском РОВД им вручали повестки. Некоторым мужчинам сказали, что их повезут сразу в военкомат. Они сидели на полу с потухшими глазами.
Думаю, что не выйду, если будет вторая волна мобилизации. Более того, я думаю в Махачкале в принципе не будет второго митинга — у правительства слишком много власти, а от попыток защититься [становится] только хуже».